Прогноз "Международные угрозы 2021". Геополитика после пандемии. Ч 2

Продолжаем знакомить наших читателей с ежегодным прогнозом консалтингового агентства “Евразийские Стратегии”. Публикуется с сокращениями.

Стратегические дилеммы цифрового развития

В 2021 году продолжит увеличиваться разрыв между независимыми платфор­мами-провайдерами глобальных техно­логий и странами-реципиентами, по­степенно впадающими в зависимость от технологически развитых государств. «Цифровые колониалисты» предлага­ют объектам экономического освоения льготные условия создания необходимой для перехода в цифровое будущее инфра­структуры, чем обеспечивают привязку к своим решениям.

Канонические границы стран первого, второго и третьего мира претерпели из­менения: бывшие страны третьего мира получают возможность создания передо­вой инфраструктуры без необходимости поддержания функционирования старой – в силу ее отсутствия. В этом смысле мож­но ждать цифрового рывка более богатых государств Ближнего Востока и Африки и их выхода на значимые на цифровой арене роли. Наконец, изменяются и международ­ные финансовые и трудовые отношения: цифровые активы перемещаются в более комфортные юрисдикции еще легче, чем финансовые, и практически не оставляют следов такого перемещения.

Эти тенденции определят контуры бли­жайших лет. В августе 2020 года госсекретарь США М. Помпео объявил о развертывании программы «чистая сеть», подразумева­ющей вытеснение производимых Китаем программных средств, решений и технологической инфраструктуры с американского рынка. Этот тренд сохранится и при новом президенте. Развернутая Соединенными Штатами против Китая «холодная техноло­гическая война» будет в грядущем году под­держана целым рядом государств Европы.

Пандемия станет фактором, усложняю­щим отказ от китайского оборудования. В условиях кратного роста непредвиден­ных расходов на борьбу с COVID и его экономическими последствиями трудно отказаться от более дешевых китайских решений. Меры по вытеснению Китая с рынков стран-членов НАТО подвигают Пекин вести свои цифровые компании в сторону государств глобального Юга – в первую очередь Африки и Юго-Восточной Азии, где в лучших традициях «плана Мар­шалла» с помощью связанных кредитов компании КНР получают долгосрочные государственные контракты на создание и обслуживание цифровой инфраструктуры. «Цифровой Шелковый путь» становится новым этапом развития ОПОП. Очевидно, что, укрепив свои позиции за счет развивающихся рынков, КНР сможет принять более решительные меры возмездия про­тив западных компаний, создав тем некомфортные условия для работы в стране. В 2021 году мы увидим еще большее техно­логическое размежевание КНР и США.

В 2021 году продолжится расцвет техно­логического регулирования. Социальные сети, мессенджеры и интернет-телевидение сделали из каждого обладателя смартфона потенциального журналиста, способного моментально делать свои «новости» доступными миллионам человек. Одновременно открывается богатое поле для злоупотре­блений. Развитие когнитивных технологий, в первую очередь deepfake, наделяет злоумышленников неограниченными возмож­ностями по созданию токсичного контента.

Парадоксальным образом рост свободы общества и укрепление инструментов ее реализации продолжается в ногу с укрепле­нием мощи полицейского государства. При этом усиление второй тенденции очевид­но – стремление государств обеспечить безопасность граждан, в том числе ограничив их доступ к неконтролируемым элементам сети, едва ли можно назвать диктаторской прихотью правительств. Степень деанонимизации пользователей в сети будет и даль­ше возрастать.

Развитие «интернета вещей» и автоном­ных интеллектуальных систем повыша­ет угрозы проникновения в них. Попытка стран оградить себя от такого проникнове­ния имеет ряд последствий. Прежде всего, государства стремятся ограничить уязви­мость сети за счет импортозамещения и глубокой локализации: доверять «своему» контролируемому производителю проще. Это, в свою очередь, приводит к распаду международных производственных цепо­чек и эрозии принципов международного разделения труда. Здесь, как и во многих других аспектах глобальной цифровой эко­номики, проявляется противоречие между информационным обменом как явлением глобальным и физической инфраструкту­рой, имеющей территориальную привязку, а значит, находящуюся под чьим-то сувере­нитетом.

Не меньшее стремление к суверенному контролю проявляют государства и в вопро­се хранения персональных данных граж­дан. По мере повышения оцифровки лично­сти человека, возможности его цифровой идентификации, перемещения в облачное хранение его личных данных цена ошибки при защите такой информации кратно повышается: идентичностью гражданина не просто могут завладеть злоумышленники – она может быть полностью стерта, и такая цифровая смерть отрежет жертв атаки от возможности реализации базовых социаль­ных прав.

Стремление государств установить правила суверенного владения своим ин­тернет-пространством и обеспечить на­циональный контроль за деятельностью транснациональных цифровых платформ имеет два измерения. С одной стороны, государства будут увеличивать свое участие в непосредственном управлении цифровыми активами работающих на их территориях зарубежных технологических корпораций.

С другой – государства пытаются ограни­чить национальные компании в их космополитических стремлениях превратиться в «цифровых компрадоров», опасаясь, что после IPO или смены юрисдикции такие ком­пании станут проводниками интересов иностранных правительств. Более того, с учетом волатильности цифровых активов, банкрот­ство или перепродажа крупного цифрового рыночного игрока могут иметь колоссальные последствия и для экономики в целом: уже сегодня рыночная капитализация трех круп­нейших технологических гигантов КНР – Alibaba, Tencent и Baidu – составляет свыше 2 трлн долларов США, что значительно боль­ше рыночной стоимости Банка Китая.

Глобальная цифровизация серьезно под­крепила международную правосубъектность корпораций. Транснациональные гиганты – Google, Facebook, Microsoft, Huawei, TikTok, Alibaba – на равных разговаривают с нацио­нальными и иностранными правительствами, превращаясь в фактор национальной безопасности. С одной стороны, накаплива­емая такими экосистемами информация и внедряемые ими решения представляют колоссальную ценность, с другой – их способ­ность как информационных ресурсов транслировать на гигантскую аудиторию те или иные информационные сообщения, напря­мую или косвенно – через контролируемую выдачу по поисковым запросам, – становится фактором политической жизни целых стран. Отдельным вопросом в противостоянии та­ких корпораций и государств остается во­прос их справедливого налогообложения, особенно если их сервисы действуют в ино­странной юрисдикции.

На пространстве ЕАЭС центростреми­тельные силы экономических интересов уравновешиваются центробежными сила­ми политической разобщенности. Ситуа­ция усугубляется нескоординированностью цифрового развития. Создание единой си­стемы электронного обмена юридически значимыми документами оказалось сильно затруднено тем обстоятельством, что раз­личные государства ЕАЭС используют раз­личные криптографические стандарты, не все из которых признаются безопасными, например, в Российской Федерации. Отсут­ствие координации при их внедрении при­вело к появлению технического барьера на пути развития интеграционных процессов, имеющего при этом далеко идущие полити­ческие и экономические последствия. От­сутствие прогресса на этом треке в ближай­шее время будет усиливать центробежные силы в ЕАЭС и уменьшать экономическую эффективность интеграции в целом.

Опасность «санкционных пузырей»

Стремительное распространение вто­ричных санкций закладывает основу для принципиально нового феномена «санк­ционных пузырей», когда резко возраста­ет разрыв между реальной операционной деятельностью компании и санкционны­ми рисками, связанными с ней. «Санкци­онный пузырь» фактически представля­ет собой финансовый пузырь наоборот. В случае финансовых пузырей иррацио­нальное поведение участников рынка не­обоснованно разгоняло стоимость финан­совых инструментов. В случае вторичных санкций имеет место противоположный процесс: возрастающие в геометрической прогрессии риски подпасть под санкцион­ное законодательство США способны не­обоснованно обрушить котировки даже весьма стабильных, устойчивых в финансовом отношении компаний и финансо­вых структур.

Вторичные санкции фактически пред­ставляют собой привлечение к ответствен­ности физических и юридических лиц, не нарушающих напрямую санкционное законодательство, но аффилированных или поддерживающих экономические отноше­ния с компаниями-объектами «первичных» экономических санкций. При этом возни­кают прецеденты санкций третьего и после­дующего порядков, когда компания может подвергнуться обвинению в том, что не она сама, но ее контрагент взаимодействует с подсанкционными лицами. Складывается ситуация, когда рыночные игроки рискуют попасть под штрафные меры, даже не располагая информацией о нарушениях санкционного законодательства их контраген­тами.

Работая в долларовой среде с компанией, которая в свою очередь торгует с лицами под санкциями, можно легко попасть под enforcement США независимо от того, вла­деет компания информацией, что ее пар­тнер связан с подсанкционными акторами или нет. Долларовая система расчетов вос­принимается США как собственная юрис­дикция, а информация обо всех транзакци­ях через SWIFT попадает в Управление по контролю за иностранными активами Ми­нистерства финансов США (OFAC).

Чем более компания инкорпорирована в глобальные цепочки добавленной сто­имости, чем более обширна география ее контрагентов, клиентов и партнерских связей, тем более высокорисковой стано­вится для нее рыночная среда.

Ситуация усугубляется тем, что подсанк­ционная компания фактически «выпадает из правового поля» и рискует понести необоснованные убытки, например, вследствие конфискации грузов. Способы нанесения ущерба подсанкционным компаниям стано­вятся все более изощренными. Возникают прецеденты, когда санкции становятся фор­мальным поводом для уклонения от погаше­ния кредитов корпорациям и финансовым институтам, находящимся под санкциями. Это весьма пугающая тенденция в западном пре­цедентном праве.

Сохранение нынешней тенденции к ис­пользованию санкционных инструментов в качестве одного из клю­чевых механизмов стратегической конкуренции и передела рынков может как минимум способствовать замедлению темпов гло­бального экономического роста, а как максимум – по­родить кризис «санкцион­ных пузырей» в результате невозможности адекватной оценки санкционных ри­сков и сложности прогнози­рования финансового поло­жения рыночных игроков. Поэтому в 2021 году мы ожидаем бум цифровых ва­лют, прежде всего в Китае и в России, новых инициатив по дедолларизации и по ре­гионализации финансовых рынков.

«Блестящий блеф» Турции: сила без технологий

2020 год начался боями в Идлибе, а за­кончился войной в Нагорном Карабахе – в обоих случаях турецкие военные прини­мали участие в боевых действиях. Турция прямо или косвенно применяла силу в Ливии и в восточной части Средиземного моря. В последнем случае адресатом ту­рецких угроз была Греция, союзник Тур­ции по НАТО.

В глазах части российских обозревате­лей Турция долго была источником тайных надежд: одна из сильнейших в военном отношении стран НАТО, казалось бы, вот-вот предпочтет Западу союз с Россией. События последнего года должны были разубедить самых верных поклонников Реджепа Эрдога­на. Курс Турции куда более извилист, чем мо­жет предположить кто-либо из ее партнеров.

Антиамериканская и антиевропейская риторика, активно используемая президен­том Турции и представителями турецкого истеблишмента, не приводит к радикально­му разрыву с евро-атлантическим проектом, а также объединению усилий с другими центрами силы в Евразии (Индия, Иран, Китай, Россия) для формирования общими усилия­ми эксклюзивной модели континентальной безопасности без вовлечения в нее внешних стратегических балансиров. Турция имеет противоречия по широкому спектру регио­нальных проблем с Ираном и Россией. Она последовательно критикует Индию и Китай за проведение дискриминационной поли­тики в отношении мусульман в Джамму и Кашмир и в Синьцзян-Уйгурском автоном­ном районе. Своей поддержкой Катара Ан­кара противопоставила себя монархиям Персидского залива, вовлечением в ливий­ские дела – Египту, а «палестинофильство» Эрдогана привело к заморозке отношений Турции с Израилем. При том что при всех имеющихся противоречиях друг с другом и Анкара, и Доха, и Эр-Рияд, и Тель-Авив – со­юзники Вашингтона.

В ноябре 2020 года по итогам полутора­месячной войны в Нагорном Карабахе при активном вовлечении Турции был сформи­рован новый статус-кво в регионе, укрепи­лась стратегическая связка Анкара – Баку, брошен вызов России как ведущей силе на Кавказе, а перспективы экспорта ближнево­сточной нестабильности с помощью пере­мещения турецких прокси-сил из Сирии в Азербайджан создали непростые коллизии в турецко-иранских отношениях.

Особо стоит подчеркнуть, что Турция не в первый раз, вмешиваясь в тот или иной конфликт, способствует формированию нового баланса сил. Ранее эта модель была апроби­рована в Сирии, Ливии, Катаре. Нагорный Карабах стал лишь продолжением турецкой внешнеполитической стратегии: с опорой на военную силу добиваться повышения стату­са Турции как страны, с которой вынуждены считаться. Сила турецкого внешнеполити­ческого ревизионизма не только в том, что нынешний истеблишмент Турции последо­вательно проводит идею, согласно которой место и роль страны в современном мире не соответствуют ее реальному потенциалу. Она активно подпитывается ревизией турецкой идентичности, сформированной старания­ми Кемаля Ататюрка и его последователей. Происходит отказ от ценностей, ранее воз­веденных в разряд догм общенациональной светской религии, – лаицизм, национализм, вестернизм. В сегодняшней Турции популя­рен тезис о «мире больше пяти» (то есть го­сударств –постоянных членов Совета Безопасности ООН). Турция видит себя равной по влиянию и статусу членам Совбеза, а заодно претендует на роль представителя всего ис­ламского мира среди великих держав.

В будущем году Турция не отвернется от Запада. Ее действия будут продиктованы ситуативными соображениями и стремлением в каждый конкретный момент максимизировать свое влияние. Отношения Турции с Францией и США портятся буквально на гла­зах, но зато на подъеме отношения с Велико­британией. Для Лондона углубление альянса с Анкарой будет одним из внешнеполитических инструментов в эпоху «пост-брекзита». Для турецкой же политики британский ка­нал позволит балансировать ее выход из-под опеки США сохранением институциональ­ных связей с евро-атлантическими структу­рами.

Подчеркнем, что и США, и Великобрита­ния, и Франция, каким бы ни было их отно­шение к турецкому руководству, будут заинтересованы в том, чтобы Турция достигала свои честолюбивые цели не за их счет, а за счет России. Анкару будут буквально выталкивать в постсоветское пространство.

Турция, безусловно, не откажется от своих претензий на статус великой державы. Во­прос, впрочем, в том, чем подкрепляются эти претензии. США, Россия и Китай в той или иной мере опираются на свой силовой по­тенциал при проведении внешней полити­ки. Турция следует старой традиции силовой политики, но, в отличие от пятерки посто­янных членов Совета Безопасности, она не обладает собственным технологическим по­тенциалом. Турецкие беспилотники, собран­ные из импортных комплектующих, стали символом турецкой мощи – но одновремен­но указали на ее ограниченный характер. Экономическая ситуация в Турции тяжелая, внутриполитическое доминирование Эрдо­гана небесспорно. За Турцией нет сильного международного интеграционного объеди­нения. Еще некоторое время дипломатиче­ская и силовая стратегия, принятая Турцией, будет работать. Но противоречие между великодержавными претензиями и слабостью базы для таких претензий не преминет ска­заться. Возможно, уже в следующем году.

Климатическая миграция в Африке

Не будем ограничиваться перспективой одного года. Многие мировые процессы занимают десятилетия, их эффект накапливается постепенно. Последнее десятилетие было отмечено самыми высокими средними температурами за всю историю наблюдений в Африке. В октябре 2019 года температура в ЮАР, Зимбабве и Мозамбике побила рекорды, превысив 45ºС. Прогнозируется дальнейший рост, что приведет к разбалансировке погодных сезонов. Такие изменения обусловили сильнейшие засухи в одной части континента (Африканский Рог, юг Африки) и наводнения в другой его части (бассейны крупных рек в зоне Сахеля и регионе Великих Озер). В условиях наводнений, которые могут происходить несколько раз в год, управление территориями и обеспечение базовых потребностей населения становится практически невозможным.

По существующим подсчетам, только за 2019 год в Африке более 1,6 млн человек покинули место жительства в связи с климатическими обстоятель­ствами. Данные за 2020 год еще предстоит подсчитать, но очевидно, что пандемия не улучшила обстановку.

Климатическая вынужденная миграция становится реальностью на Африканском континенте. Пока речь идет о миграции вну­три государств или в соседние государства. По оценкам Всемирного банка, к 2050 году численность данной категории мигрантов при сохранении нынешних темпов может достигнуть 70 млн человек в Африке южнее Сахары. При адаптации стран континента к климатическим изменениям это число мо­жет сократиться до 30 млн человек. Это за тридцать лет, то есть от 1 до 2,3 млн мигран­тов в год. Невероятные цифры.

В зоне Сахеля и на Африканском Роге кли­матические изменения обусловливают изменения традиционной среды проживания кочевых и полукочевых народов (фульбе, загава, сомалийцы). Поиск новых пастбищ и источников воды обусловливает их миграцию в районы с оседлым населением. Миграция фульбе в последние десятилетия привела к образованию полосы локальных конфликтов от Камеруна и Буркина-Фасо до Мали. Если разбалансировка погодных сезонов продолжится, то климатические конфликты охватят и транссахарское пространство, бас­сейны крупных рек (прежде всего, р. Конго и р. Нигер), юг континента. В таких условиях число потенциальных мигрантов может су­щественно вырасти в ближайшие десятиле­тия – как минимум на 100-150 тыс. чел. в год.

Пока что основные миграционные потоки в Африке сохраняют свой преимуществен­но внутриконтинентальный характер. На континенте развивающиеся крупные город­ские агломерации частично поглощают ми­грационные потоки. Однако быстрый рост населения (к 2050 году ожидаемая числен­ность населения вырастет на 400 млн чел.) позволяет предполагать, что урбанизация не сможет полностью решить проблему мигра­ции. Свыше половины от ожидаемого числа климатических мигрантов и жертв климатических конфликтов может направиться в страны ЕС и Аравийского полуострова (око­ло 15-25 млн чел. к 2050 году).

Вакцина как геополитический маркер

События 2020 года породили термин «ин­фодемия». Пандемия оказалась накрепко увязана с цифровизацией быта граждан. Информационные технологии не толь­ко доказали свое социальное значение, но и вызвали новую волну подозрений – как со стороны граждан, так и со сторо­ны государств. Реакцией на угрозу стало ужесточение контроля над распростра­нением информации. Эпидемии всегда сопровождались слухами: преуменьшающими опасность или преувеличиваю­щими ее, предлагающими чудодействен­ные средства и обвиняющими власти в махинациях. В доиндустриальную эпоху эти слухи распространялись на рыноч­ных площадях, сейчас они распростра­няются в социальных медиа. И тогда, и сейчас государства видели в слухах угро­зу, а в их пресечении – одну из важных противоэпидемических мер. В 2021 году мы увидим еще больше инициатив по ограничению свободы высказывания в интернете, еще больше примеров дав­ления правительств на социальные ме­диа. В свою очередь, социальные медиа будут все сильнее давить на пользовате­лей, подсказывая им «правильные» трактовки событий. В следующем году мы, вероятно, станем свидетелями того, как сильнейшие государства все энергичнее будут подчинять себе рынок информаци­онных технологий и как, в свою очередь, крупнейшие игроки IT-рынка будут уси­ливать влияние на наиболее слабые госу­дарства.

Откровенный национальный эгоизм сей­час не в моде. Конечно, государства будут сотрудничать в борьбе с пандемией, но не столько в логике интернациональной филантропии, сколько в логике статусной кон­куренции. Оказывающий помощь повышает свой престиж. Для России ставки особенно высоки. Первенство в разработке вакцин от коронавируса и готовность предоставить вакцины другим странам позволяют ей зарекомендовать себя технологическим ли­дером в наиболее актуальной области фармацевтики и биотехнологий. Есть и прямой экономический расчет: Россия хочет зарабо­тать на мировом рынке вакцин. Статусная конкуренция здесь сопровождается коммер­ческой. В следующем году, когда вакцины будут готовы для массового применения, нас ждет медийный шторм на Западе про­тив российских разработок. Создавать его будут не только и не столько правительства, сколько глобальные фармацевтические ком­пании. Они искушены в информационных битвах, их PR-бюджеты колоссальны.

Мы полагаем, что в следующем году нач­нет оформляться то, что можно назвать Новым движением неприсоединения. Но­вым – потому что старое, то есть сообще­ство стран, которые в годы холодной войны сделали отказ от присоединения к советско­му или американскому блоку сутью своей внешней политики, формально существует до сих пор. Неприсоединения – потому что в условиях набирающего мощь и инерцию амери­кано-китайского проти­востояния желающих не занимать ни одну сторо­ну этого противостояния будет не меньше, чем не присоединившихся в эпо­ху холодной войны.

Россия уступает США и Китаю по своему эконо­мическому и демографи­ческому потенциалу. Но она самый могуществен­ный «третий», желаю­щий избежать непосредственного вовлечения в схватку единственной сверхдержавы с основ­ным претендентом на эту роль. Китай и США будут заставлять и уже заставляют своих партнеров выбрать сто­рону в этом противостоянии. Но множество стран хотели бы избежать как самого выбора, так и связанного с ним риска технологической зависимости от США или Китая. И здесь открываются возможности для России как для страны со значительным технологическим потенциа­лом. Россия может оказать своим партнерам существенную помощь – современными во­оружениями, атомными и другими технологиями. Российское программное обеспечение, использующееся для электронного государственного управления, находится на уровне лучших мировых образцов, и с ним в комплекте не поставляется «цифровой коло­ниализм» глобальных лидеров.

В наступившем году география распро­странения российских вакцин укажет на Россию как на лидера возвышающихся дер­жав. Несколько десятков стран осенью уже заказали российскую вакцину. Если в новом году состоятся поставки, это будет не только свидетельством успеха российских техноло­гий, но и символом нового качества российской внешней политики.