Шаманизм: история и современность. Часть 3

По просьбе читателей мы продолжаем начатые ранее исследования шаманизма, как практики, деструктивно повлиявшей на формирование духовности человечества. Как практики и как технологии и мистической традиции ставшей основой для многих древних и современных мистических обществ и верований. Для многих тайных обществ современности и для многих эзотерических групп современного мира.

--

"Идеологи демонизма"

Итак, продолжим анализ становления и внедрения этой глубокой и страшной для человека традиционного мира архаической техники экстаза и общения с высшими иными мирами. Сакральные основы для формирования деструктивной идеологии, разрушающей традиционные религии и верования, мы находим в шаманизме, который был тесно связан с древним культом "мужских тайных союзов" и поисков экстаза как откровения. Индоевропейский древний мир был в этом становлении одним из фундаментов деградации. Как и все архаичные народы, индоевропейцы, а позже индоарии имели своих шаманов и экстатиков (хотя сам термин "шаман" взят из эвенкийского языка), которые после свержения доисторического белого жречества выполняли четко определенную военной аристократией магико-религиозную функцию. Причем данная функциональная основа их действительно отличалась от культа магов на основе ритуала, обряда и идеологии. Шаманы превратились в своего рода "идеологов демонизма", восторжествовавшего позже в тайных союзах в виде колоссальных, описанных нами выше оргий, культа жертвоприношений, подчас человеческих, которые требовала ненасытная религия дэвов.

Мы не можем рассматривать индоевропейский шаманизм как пережиток первобытно-общинных верований, ибо прекрасно осознаем тот высокий уровень, который был свойственен индоевропейской цивилизации в целом. На наш взгляд, данные религиозные практики необходимо рассматривать только как акт регрессии, возврата, вызванного уничтожением военной, опирающейся на культ дэвов аристократией более древнего, более высокого в своем морально-этическом начале, жреческого культа.

Как стать пророком

Данные формы вырождения мы можем проследить благодаря эпическому материалу не только Востока, но и Запада, являющегося также преемником древней индоевропейской традиции. Так, есть сведения, что некоторые боги германо-скандинавской традиции занимались некромантией. Необходимо вспомнить о т.н. гадании с помощью мумифицированной головы Мимира у скандинавов, которое напоминает гадание юкагиров с помощью черепов шаманов-предшественников. Этот обычай сохранился на Западе, в кругах средневековых алхимиков, чьим непосредственным атрибутом и символом "Великого деланья" явилось наличие черепа посвященного на столе (Джон Ди, Жиль де Ре). Пророками, - писал Мирча Элиаде относительно шаманизма и архаических техник индоевропейцев, - становились, садясь на могилы пророков, а поэтами, т.е. "вдохновленными", - засыпая на могиле поэта. Тот же обычай встречался и у кельтов "фили": съедал сырое мясо быка, выпивал кровь, после чего спал, завернутый в его шкуру; во сне "невидимые друзья" давали ему ответ на вопрос, который его занимал".

В этой связи Элиаде пишет о технике экстаза у древних германцев в работе "Шаманизм и архаическая техника экстаза": "Типологически эти обычаи были близки к посвящению или вдохновению будущих шаманов и магов, проводящих ночь возле трупов или на кладбищах. Идея, лежащая в основе этого, та же: умершие знают будущее, могут открыть скрытые вещи и т.п.".

Эти германские и кельтские идеи имеют родственные моменты и аналогии в другом конце арийского мира, в Индии. Корни их уходят в единое северное прошлое и оккультные практики аристократических тайных мужских союзов, восторжествовавших после уничтожения белого жречества.

Крупнейший исследователь кельтской культуры Уолтер Эванс-Венц в своей работе относительно тайных учений Востока обращает наш взор к традиции и практике Чёт ( Чод), распространенной в буддийской доктрине Махаяны. Автор пишет: "Среди различных учений, представленных в этом томе, "Чёт"… в своей дошедшей до нас форме мистерии исполняется с давних времен для изгнания с помощью богов, ублажаемых человеческими жертвами… с распространением буддизма вместо человеческой жертвы лепили из теста человеческую фигуру".

Мы знаем Чёт как практику изгнания демонов и сил зла, приводящую к исцелению посредством жертвоприношения, но есть и другой, весьма интересный для нас ритуал, напоминающий описанные Элиаде западные практики. Этот ритуал Чёт-ваджраяны, описанный Александрой Дэви-Нэйл, был занесен в Тибет из Индии знаменитым учителем Пхадампой (XI в. н.э.).

Здесь адепт остается на кладбище один в окружении трупов и шаманов и отдает свое тело на растерзание "упырям", порожденным негативом собственного разума. Аналогичное преображение происходит с адептом, медитирующим с идамами. Шок, пережитый при такой визуализации, не идет ни в какое сравнение с любыми земными страхами.

Данные культы прослеживаются также в тантризме и культах Шивы, Шакти и Кали, которые, видимо, соответствуют тибетскому Идаму и именуются ишта-девата, т.е. одного из самых ужасных ликов Кали, которая живет на кладбищах в грязи и изображена с черепом, наполненным вином.

Подобные мистерии описываются и Эвансом-Венцом, подчеркивающим аспект визуализации на кладбищах: "Мистерия продолжается… врага пронзают копьями, а затем закалывают. Подобным образом в обряде Чёт дакини пронзает копьями демона эгоизма… йог в ритуале Чёт хватает меч, отсекает конечности, рассекает грудь, извлекает кровоточащее сердце… демоны-прислужники собирают куски в огромный серебряный чан в форме человеческого черепа… мистерия заканчивается ритуальным танцем танцоров-демонов в черных шапках".

Так ученый описывает разыгрывание мистерии Чёт, возможно, когда-то практиковавшейся т.н. "черными жрецами" в действительности.

Однако не только в Индии и у кельтов встречаем мы эти пережитки идеологии и практики шаманизма и древних оргиастических союзов. Можно вспомнить дионисийские вакханалии Греции уже по той причине, что еще классические авторы говорят о нечувствительности вакханок и их религиозном экстазе, хотя, как считал Мирча Элиаде, дионисийское мистическое течение имеет совершенно иную структуру, и вакхический энтузиазм не похож на шаманский и тантрический.

Но, на наш взгляд, у них одни и те же корни - доктрина реинтеграции в единое, концепция единения противоположностей и т.д. В этой связи Элиаде говорит: "Геродот оставил нам хорошее описание погребальных обрядов скифов. По окончании погребальных церемоний приступали к очищениям: на раскаленные камни бросали коноплю и вдыхали дым от нее; "скифы издают неистовые вопли удовольствия, находясь в этом дыму".

Для познания бога допинги не нужны

Швейцарский исследователь религий К. Мейли обратил внимание в этой связи не только на шаманскую структуру скифских верований, но и, что интересно, на таинственную "женскую болезнь", которая, согласно легенде, рассказанной Геродотом, превратила скифов в "Энареев" и которую швейцарский ученый сравнивает с андрогинией сибирских и североамериканских шаманов. Подобные практики, как считал Элиаде, были свойственны и древним индоиранцам, что и послужило одним из толчков для радикального реформационного движения Заратуштры, отвергавшего шаманизм и ритуалы мистической потери пола в акте андрогината. Если учитывать, что шаманов интересовала практика единства всего, в т.ч. и земли, и неба, то, по мнению Элиаде, Заратуштра и его маги-последователи избрали иной путь - вызывали религиозные переживания посредством хорового ритуального пения, которое они совершали в закрытом, специально для этого отведенном пространстве. В этом особом священном пространстве становилось возможным сообщение между Небом и Землей. "Заметим, однако, что подобие между экстатическими и мифологическими элементами, которые можно найти в религии Заратуштры, с одной стороны, и шаманскими техниками и идеологией, с другой, интегрируются в более широкий ансамбль, который никак не указывает на "шаманскую" структуру опыта Заратуштры. Священное пространство, значение песни, мистическая и символическая связь между небом и землей, мост погребения или посвящения, эти различные элементы хотя и составляют общую часть азиатского шаманизма, тем не менее, предшествуют ему и - не укладываются в него", - пишет Элиаде.

Этот очень важный вывод Мирчи Элиаде подтверждает, что традиция, возрожденная Заратуштрой, более древняя, т.к. ее составляющие и посвящения, и мост Чинват, описанный в Гатах, и погребения предшествуют одной из наиболее древних форм религиозной практики Востока - шаманизму. Поэтому становится объяснимой как концепция Пророка Маздаизма, так и то обстоятельство, что культы, свойственные древним индоевропейским союзам, не нашли своего отображения в зороастрийских древнейших текстах, в Гатах. Здесь ученый делает еще один важный для нас вывод: "Мы считаем, что это доказывает полную враждебность шаманскому опьянению, которое иранцы, вероятно, испытывали и, видимо, в той же мере, что и скифы".

Таким образом, мы видим, что, как считал Элиаде, Зороастр знал о шаманской практике опьянения коноплей, андрогиности как следствии опьянения и трансвестизма, оргии и т.д. и отверг их сознательно, ибо опирался на более древнюю, изначальную, возможно примордиальную традицию чистого познания бога, не связанного ни с какими допингами. А учитывая, что иранское слово "bandhu" - "конопля" во многих финно-угорских языках стало обозначением шаманского гриба agaricus muscarius (употребляемого исключительно в качестве интоксикационного средства до или во время сеанса) и самого опьянения, то получается, что Заратуштра отверг не только оргию, как возврат к хаосу, но и пьянство и наркотики как тантрический путь познания бога. Действительно, замечает Элиаде, это не только свидетельствует о высоком религиозном авторитете Ирана в древности в Евразии, но и то, что "… наркотики являются только вульгарным заменителем чистого транса. Мы уже имели возможность зафиксировать у некоторых сибирских народов тот факт, что интоксикации (алкоголь, табак и т.п.) являются недавними нововведениями и знаменуют собой определенный упадок шаманской техники. Наркотическим опьянением пытаются имитировать духовное состояние, которое уже не удается достичь иным способом. Упадок и, следует добавить, вульгаризация мистической техники как в древней и современной Индии, так и на всем Востоке, - повсюду мы встречаем это странное смешение "трудных" и "легких" путей достижения мистического экстаза и какого-либо иного решающего переживания".

Энергия разрушения

Итак, опираясь на труды Элиаде, Нуберга, Эванса- Венца, мы делаем вывод о пагубности этого пути, пути постижения бога через оргии, единение противоположностей и, следовательно, через галлюциногенные средства. Это особенно важно в той связи, что, анализируя тайные общества индоевропейцев, мы пришли к выводу, что деградация началась с открытия пути демонам в этот мир через употребление данных психотропных средств, за которыми пришли оргии, войны, культ Индры, потеря морально-нравственных критериев, смысла творения и рассмотрение его с андрогинной, гностической точки зрения - жертвы, а также понимания сути индоиранской Троицы, т.е. отца, матери и сына и их изначального примордиального значения, архетипичности.

С победой культа девов и их бога Индры, победой, обманом вырванной у бога-царя асуров Бали, известного на Востоке, как Ваал, Бел, Мардук и Велес на Руси, памятью о котором, возможно, являются название Балкан и Балтийского моря, связано начало кровавых войн, охвативших Евразию. Эти войны, сами по сути превращенные в колоссальные человеческие жертвоприношения, не только укрепили силы зла, кровавых демонов, но и уничтожили мирную социальную структуру общества, описанную в мифологии зороастрийцев и индоариев. Ведь именно аналог Ахурамазды - царь Бали стремился осчастливить людей, сохраняя Золотой век. Однако аскетические покаяния были неприемлемы девами и Вишну, и они решили уничтожить традицию асуров, тем самым создав предпосылки для деградации человечества, нашедшие свое воплощение в "тайных военных союзах" поклонников Индры. Здесь под воздействием наркотиков и других интоксикационных средств человек перестал ощущать себя сыном бога и превратился в того демона, который позже породил колоссальные ужасы средневековья, рабство античности и мировые войны ХХ века, унесшие миллионы жизней.

Культ жертвоприношения и крови достиг своего апогея, а в основе лежала потеря моральных критериев, вызванная дурманом конопли и т.д. Ненависть стала основой мира - метафизической войны. Odio Sacro - священный гнев стал приветствоваться в культе берсерков, пришивавших к своему телу рубашки. Обладатель этой концентрированной энергии разрушения, наполняемый агрессией, стал рассматриваться как герой в более поздние времена, ненависть и гнев - это не только обратная сторона любви, порождение военных союзов, но и основная кшатрийская практика, т.е. стремление к преодолению дуальности мира, мешающей обретению иллюзорного Единства в андрогинноси и хаосе. Поэтому метафизика ненависти - доктрина тайных союзов стала не только их основой, но и породила онтологическую и метафизическую травматичность воина-неофита и доктрину его взглядов.

Традиция кшатрийского гнева, так полно представленная в культе Индры в ведическую эпоху с ее родством с практикой сексуальных отношений, оргиями, смешавшими противоположности борьбы, ярости и блаженства, стремившимися к обретению единства, как мы видели выше, происходит из шаманских основ тайных союзов индоевропейцев. Дальнейшее развитие индоарийского мира, также по наблюдениям Элиаде, во многом связывается с шаманизмом как архаической техникой экстаза. Именно здесь, где брахман стремился соединить небо и землю вновь, взросла старая ритуальная идея оси мира, центрального связующего древа мира. В этой связи Элиаде пишет: "Ту же самую символику мы встречаем в брахманическом ритуале: он так же включает в себя церемониальное восхождение в мир богов. Действительно, у жертвы есть только одна твердая точка опоры, только одно обиталище: небесный мир. "Жертва - это быстрая рыба, проплывающая мимо"; жертва во всем своем единстве - это корабль, несущий тебя в небо".

Действительно, жертвенный столб (юпа), сделанный из дерева, отождествляется с Мировым древом, по этой опоре жрец поднимался в небо. Жертвенный столб являлся своеобразным материальным подтверждением идеи реинтеграции и подтверждением культа жертвы как связующего начала в Индии. Мы помним оринтологическую символику шаманского наряда и многие примеры магического полета. Подобные идеи встречались и в Индии.

Как мы видим, эта традиция полета у индоариев и индоиранцев также связана с интересующей нас доктриной единения противоположностей и культом жертвоприношений, где наркотические, галлюциногенные средства служили своеобразным проводником в иной мир, эта практика также происходила из древних индоевропейских союзов и "тайных мужских обществ". "Взобраться на дерево" - это выражение в браминских текстах стало довольно привычным образом духовного возрождения.

Вознесения шаманского типа мы встречаем также в легендах о рождении Будды. "Сразу же после рождения Бодхисатва встает прямо на ноги, поворачивается к северу и делает семь больших шагов, прикрывшись белым зонтом, - пишет Элиаде, - … нет необходимости говорить, что старая космологическая схема шаманского (и ведического) восхождения на небо обогащена здесь тысячелетним вкладом индийской метафизической мысли. Семь шагов Будды направлены уже не в ведический "мир богов" и не в "бессмертие", а к преодолению человеческого состояния".

Потеря сущности

Все эти экстатические состояния, известные Индии, были бы невозможны без тех тайных племенных посвящений и обществ, о которых мы говорили выше, ибо инициатическая сущность смерти с последующим воскресением, рожденная как идея в этих союзах, нарушала естественное природное посвящение неофита, каковым является сама жизнь, данная нам как объект для познания. Здесь интересно было бы проанализировать отличительные черты и обряды этих тайных союзов. Вот некоторые из них:

a) Период уединения в пустынном месте (символ потустороннего мира) и призрачное существование, подобное существованию мертвых, запреты, вытекающие из того, что кандидат отождествляется с мертвым.

b) Приобщение к смерти - вымазывание лица и тела для достижения погребальной внешности (признаки погребальной маски).

c) Символическое погребение в храме или доме фетишей.

d) Символическое нисхождение в преисподнюю, гипнотический сон и наркотический напиток, вызывающий потерю сознания у кандидата.

e) Трудные испытания: бичевание, приближение к огню с целью нанесения ожогов, подвешивание в воздухе, отрезание пальцев и другие жестокие процедуры.

Элиаде пишет в этой связи, разъясняя суть обрядов: "Целью этих ритуалов и испытаний является забвение прошедшей жизни… неофиты обычно изучают новый язык и носят новое имя… Морфологически инициационные испытания будущего шамана взаимосвязаны с большим классом обрядов перехода и церемонией вхождения в тайные общества. Иногда трудно отличить обряды племенного посвящения от обрядов тайного общества или же обряды принятия в тайные общества от обрядов шаманского посвящения. Впрочем, во всех этих случаях речь идет о "поиске" кандидатом силы".

Все это не только уничтожает чистую первичную сущность человека, убивает в нем первозданную чистоту ребенка и преподносит мир с точки зрения сакрального ужаса, а следовательно, Иного, ибо истинный сакрал познается в блаженстве, но и проявляет определенные паранормальные способности и предпосылки к экстатическому опыту.

Позже этот миф об обновлении посредством расчленения, лежащий в основе не только шаманизма, но и воинских культов Индры и других тайных союзов, в которых мы находим истоки девического нового понимания сакрального, не исчезает, но в эпоху ведической Индии появляется с новой силой, проявляющей в нем основы шаманизма. Интересно также и то, что шаманизм, как и культ громовержца, противопоставляет себя первичным богам и Творцу. Вообще в нем ощущается некий черный путь бунта против светлого понимания сакрального. Элиаде дает нам здесь много фактов. Так, согласно якутской традиции, "первый шаман" обладал чрезвычайным могуществом и из гордости отказался признать Верховного Бога. Тело шамана состояло из множества змей. Бог выслал огонь, чтобы сжечь его, но из пламени вышла жаба, а из нее произошли демоны, давшие в свою очередь якутам выдающихся шаманов и шаманок. У туруханских тунгусов другая легенда, по которой "первый шаман" сотворил себя собственными силами, но с помощью дьявола.

Здесь, считал Элиаде, мы видим концепцию иранского влияния, свидетельствующую о первоначальном дуализме и негативном отношении к черным шаманам, связанным с преисподнею и дьяволом. Интересно, что только после мистической смерти и воскресения шаман считался посвященным. Это второе посвящение, проходящее непосредственно за жизнью, где обучение совершается духами и демонами старых шаманов, по всей видимости, связано с потерей индивидуальной сущности неофита. Отметим, что данное посвящение сохранилось и в некоторых тайных обществах современности.

Но нам важно одно: возможно, при кризисе смерти, во время инициатического транса человек, шаман, воин, терял индивидуальную сущность, данную ему изначально Творцом - Первопредком. Если бог благ, то его создания не нуждаются в изменении и втором рождении, ибо если первое от бога, то второе - от его оппонента. Человек нуждается лишь в накоплении и увеличении блага и сохранении той чистоты души, с которой он пришел в этот мир. Посвящение будет передаваться в этом пути человеку через познание мира, а возможно, и через припоминание. В этом эзотерическая суть как маздаизма, так и великого учения авраамической традиции - христианства, противостоящего сегодня деструктивным сатанинским культам современности, строящим на теле старого мира пирамиду инфернальных сил и идеологий.

Вячеслав Матвеев