Виктор Гуцу: Писать старые сельские дома гораздо интереснее, чем новые особняки

Помню, как-то лет пять назад Витя приглашал меня к себе в мастерскую на творческий вечер. «Будут художники, музыканты, посмотришь новые картины…» «Не могу, Витечка, иду на пресс-конференцию Бэсеску». «А кто это?» - спросил Витя. «Счастливый человек», - с завистью подумала я.

Он действительно счастливый человек. И не потому, что не знает, кто такой Бэсеску. Он занимается любимым делом, окружен любимыми людьми. Он умеет создавать вокруг себя атмосферу спокойствия и свободы.

Виктор Гуцу – один из самых известных и востребованных художников современной Молдовы. Его картины можно увидеть в Художественном музее и на недавно открывшейся весенней выставке в галерее «Константин Брынкуш». В частных коллекциях Финляндии и России, Украины и Румынии, Германии и Черногории, Венгрии и США… За плечами – десятки выставок, как персональных так и групповых, многочисленные интервью в газетах и на телевидении. И – никакой звездной болезни!

Ты учился у великого молдавского мастера Михая Греку. Можешь ли ты в полной мере считать себя его учеником?

Нет, не могу. Во всяком случае не в том смысле, в котором принято говорить о том, что кто-то является чьим-то учеником. Он не брал мою руку и не водил ею по холсту. Я просто приходил и питался духом, царившим в его мастерской. Он влиял на меня духовно, творческой атмосферой, всей масштабностью своей личности и таланта. Еще, можешь вырезать если захочешь, но я скажу, что бегал за вином, варил пельмени…

Конечно, Греку оказал на меня колоссальное влияние. Но я сумел не остаться под сенью и под тенью этого мощного дерева. Потому что это очень опасно – всю жизнь находиться под чьим-то влиянием, это сильное энергетическое поле, которое может притянуть и затянуть навсегда. А надо все-таки быть самим собой.

Первую большую известность тебе, насколько я помню, принесли портреты твоих родственников и односельчан. Почему ты взялся за эту тему?

У меня было неудовлетворенное желание чем-то отблагодарить родителей. Отец умер, когда я был совсем маленьким, мать умерла гораздо позже, но ей было всего 58 лет. Только-только подняла детей, только-только мы с братом стали ей помогать, и вроде жизнь стала полегче, и она умерла. Не было у меня возможности выразить благодарность родителям. А как я могу это сделать, когда их больше нет? Только продлить их жизнь на холсте.

Вот я и начал писать. Нашел фотографии в старых альбомах, с них и писал. В жизни я сколько раз просил маму: «Сядь, посиди». «Да что я буду сидеть, когда в огороде надо работать!» Они не привыкли так. Работали с восходом солнца до полуночи.

Из серии «Тихая жизнь». Сельские музыканты

Кстати, а как она относилась к тому, что ты – художник?

Нормально относилась. Она никогда мне не говорила, по какому пути мне идти, куда поступать и чем заниматься.

Ну, может, она хотела видеть тебя врачом или агрономом?

Она просто хотела, чтобы я был счастлив, а кем я буду, не так важно. Я же не сразу занялся живописью. Сначала закончил политехнический техникум. У меня была хорошая специальность: ремонт и наладка бытовой аппаратуры.

Мог грести большие деньги… А вместо этого, Витя, ты не только стал художником, но и очень независимым художником. Ты никогда не писал на заказ. Не искал модных и проходных тем, не шел в тренде, не прикидывал, как это будет продаваться, ни под кого не подлаживался и не подстраивался…И это – высшая степень творческой свободы, о которой можно только мечтать и которой можно по-хорошему завидовать. Но какова цена этой творческой свободы? Приходилось нуждаться?

Ну естественно. Но ты знаешь, меня это не сильно огорчало. Помню, с детства, что мне ни предлагали родители, я всегда отказывался. «Давай купим тебе костюмчик новый» - «Мне не надо». «Конфет хочешь?» - «Нет, не хочу». Мне всегда было очень мало надо. И в детстве, и сейчас.

Из серии «Тихая жизнь». Свадьба

То есть идет внутренняя жизнь, а внешнее подтверждение ее полноты не обязательно.

И это качество, которое мне передали родители - оно восхитительное! Не надо ни машины, ни богатств, ни роскошного дома… Дом, кстати, был в селе у родителей. И хозяйство. Начиная от кур, уток и гусей и заканчивая лошадью. Да, это кажется богатством. Но работали родители бесконечно, и мы с братом помогали.

Когда меня спрашивают: как ты умудрился в селе закончить школу на отлично, я отвечаю так. Представьте, завтра вам в школу, и нужно готовить уроки или идти чистить из-под коровы. Вы что выберете? Кто-то выбирал чистить коровник, а я сидел и учил уроки! Вот так я и стал отличником. Я видел, какой это невероятно тяжелый сельский труд, и с глубоким уважением отношусь к крестьянам, но понимаю, что мне всего этого – дом, хозяйство, полные погреба – совершенно не нужно.

Ты часто пишешь молдавские сельские пейзажи. Что тебя в них вдохновляет?

Новые, богатые дачи и особняки возле города я писать не могу. Там нет духа. Красивые коттеджики, цветочки, балкончики... И все – не то. А вот какой-то старый, разваливающийся домик, забор деревянный или каменный, место, где есть этот слой – временной, культурный, исторический, - вот это интересно.

Я здесь родился и вырос, поэтому конечно, меня в первую очередь привлекает молдавский дух и молдавский культурный слой. Но я с удовольствием пишу и другие места, где бывал на этюдах – в Румынии, Украине, в Болгарии. Кстати, вот что вспомнил. Когда наша интернациональная группа художников работала в Болгарии, там никто не писал с натуры. Только я и еще один серб ходили на пленэры с этюдниками. Остальные все работали в помещении. Бросил холст на пол, что-то там наляпал, и картина готова.

Из серии «С натуры»

Об этом мы тоже чуть позже поговорим. Нельзя не заметить, что в последние годы твое творчество приобрело особую глубину, новые масштабы и смыслы. Например, появились мифологические сюжеты. Как бы ты сам для себя определил это направление?

У меня есть разные серии. Я начинал с поиска себя в абстрактной живописи, были увлечения Сезанном, Ван Гогом… Потом пошла серия со старых фотографий. Потом я уже не гнался за тем, чтобы на портретах сохранить точное сходство, потому что у меня в данном случае были другие цели. Серия со старых фотографий была практически черно-белой, а потом захотелось и цвет добавить. Параллельно ездил на этюды и писал с натуры.

Потом появилась серия «Мифология». Есть замечательный фильм Параджанова «Тени забытых предков», - и в нем я нахожу параллели для своего творчества. Очень интересна тема язычества. Мифов. Архетипов и архетипических образов. В последние годы я действительно увлекаюсь мифологическими темами, и хотя продолжаю писать с натуры, но уже гораздо меньше.

Из серии «Мифология»

То есть обращение к мифологии – это внутренняя потребность?

Да, наверное. Но я не пытаюсь рефлектировать и искать ответа на вопрос: почему? Для меня теория – это следствие явлений искусства, а не его причина. Пусть искусствоведы потом объясняют – почему? Меня Марат Гельман все время спрашивал, что у меня на картинах да почему. Я ему отвечал: «Марат, ты же занимаешься этим всю жизнь. Я к тебе пришел как пациент к врачу. Ты должен сказать, что это, а не я».

Вот следующий вопрос как раз про него. Один из самых известных галерейщиков мира, Марат Гельман, назвал тебя молдавским Гогеном. Это комплимент? Или наоборот, ты хочешь быть не вторым Гогеном, а первым и единственным Виктором Гуцу?

Конечно, я хочу быть первым и единственным. Но Марат меня сравнивал с Гогеном не в том смысле, что у нас схожи манера письма или направление, он писал, что как Гоген из Франции поехал в Африку, так Гуцу из Молдовы отправился в Черногорию.

Расскажи про эту свою черногорскую работу.

Марат нашел меня, как говорится, на просторах интернета, ему понравилось, и он пригласил меня в Черногорию поработать. И вот летом прошлого года я почти на полтора месяца отправился в эти красивейшие места, с тем, чтобы завершить свое пребывание большой персональной выставкой. Работалось хорошо, свободно. И первый раз в жизни я там писал акрилом. Это был риск, потому что я не знал, что из этого выйдет.

Но считается, что писать акрилом – это дурной вкус…

Дурной не дурной, но он быстро сохнет. Маслом я еще два месяца сидел бы там, ждал, чтобы картины были готовы к выставке. Я и сейчас иногда пишу акрилом. А по поводу другого вкуса – и маслом можно написать безвкусно и бездарно.

Ладно, убедил. Большое место в твоих работах занимают изображения жены и дочери. При том, что жена твоя – математик по образованию, стала в последние годы заниматься керамикой, а дочь, судя по всему, потрясающе талантливый художник. Они для тебя музы или соперницы в творчестве?

Конечно, музы! Причем очень красивые музы. Я считаю, что в творчестве не может быть соперников. Ты делаешь так, как только ты умеешь и никто другой так не сделает. Это же не спорт, где забил год – выиграл, или первым прибежал – чемпион.

Портрет жены Маши

Может быть, у меня неправильное впечатление, но все-таки мне кажется, что в искусстве, в живописи, как и в любом виде деятельности все равно есть соперничество, зависть, какие-то интриги. А такое впечатление, что тебя любят все. По крайней мере, что у тебя нет врагов. Это так?

Я не знаю. Это, наверное, плохо, когда нет врагов: значит, ты ничего собой не представляешь. Да, явных врагов у меня нету. Может быть, мне просто повезло, и в моем окружении оказались только хорошие люди.

Теперь такой вопрос. Я человек все-таки консервативных взглядов, который считает, что живописи и мастерству нужно учиться, и когда я вижу, что какие-то каракули, которые не отличимы от творчества дошкольника, продаются за миллионы долларов, я этого не понимаю. Я думаю, что меня обманывают, что это или попытка размыть вообще такое понятие как искусство, или это попытка отмывания денег якобы через продажу произведений искусства. Вот ты как специалист, что думаешь?

Ты имеешь ввиду Сая Твомбли?

В том числе! Вернее, его в первую очередь. Ну каракули абсолютные… Или банан, приклеенный скотчем, - ну не может он миллионы долларов стоить!

Нет, конечно. То, о чем ты говоришь, по разным причинам бывает. Понятно, что самая дорогая картина в мире – это все-таки «Спаситель» Леонардо да Винчи. То есть все-таки это реализм. А Твомбли… ну, наверное, вложение денег. Вообще любое вложение в произведения искусства выгодно, потому что со временем оно становится только дороже. Но почему это столько стоит и почему считается искусством – я не знаю.

А вам, мастерам, которые много учились и вкладывают в свои картины душу, талант, нервы, страдания, поиски, вдохновение, - вам не обидно, что вот эти непонятные вещи стоят так дорого и считаются произведением искусства?

Их цена - это не заслуга художника. Это заслуга тех, кто их продвигает и «раскручивает». Думаю, спроси любого человека, кто такой Сай Твомбли, - никто не ответит. Люди знают Пикассо, Ван Гога, Леонардо… А это – ну, какая-то своя игра, и цена не зависит от значимости художественного произведения в художественном мире.

Приходилось слышать, что живопись в ее традиционном виде – то есть холст, масло – умирает, и ей на смену должны прийти какие-то другие виды: инсталляции, перфомансы.

Все это уже не актуально, мода на инсталляции прошла. Есть два голландских культуролога и теоретика искусства, Тимотеус Вермулен и Робин ван ден Аккер, которые ввели понятие метамодернизма. Согласно их теории, постмодернизм уже исчерпал себя и как раз он-то не актуален, а не традиционная живопись.

А постмодернизм как раз есть все эти инсталляции, бесконечные цитаты вместо самостоятельных произведений, искусство по поводу искусства, те самые бананы на стене… И авторы теории метамодернизма считают, что примерно с 2010 года начался новый период, который возвращает традиционные виды искусства. Мода на все наносное, на бесконечное ерничание ушла. Востребованы искренность, глубина, желание осмыслить мир и человека в этом мире.

Это относится и к литературе, и к музыке, и к архитектуре, и к живописи. Сколько раз уже прогнозировали смерть живописи! С тех пор, как появилась фотография, потом – кинематограф, теперь – цифровое видео, и каждый раз говорили: «Ну, теперь-то точно смерть живописи!» Но каждый раз появляются люди, которые, оказывается, еще живы, которые берут в руки кисти и хотят с помощью красок что-то сказать миру, и. оказывается, мир ждет этого.

Вопросы задавала Светлана Деревщикова

Фото из архива В. Гуцу