Джета Бурлаку: «Мне очень комфортно в симбиозе джаза и народной музыки»

«Мам, не улетай!» - в этой песне столько эмоций, столько личного, в каждом слове пережитого, что запись в студии приходилось прерывать постоянно….

Джета Бурлаку, конечно, меняется – совсем уже выросла, уверенная в себе мудрость накрыла нервные окончания. Но подождем ближайшего концерта – он состоится буквально через пару дней. Чтобы убедиться в том, что в фееричной любимице поклонников этно-джаза и не только, с ее жестами царственной особы, все так же жива маленькая ранимая девочка, писавшая в свой дневник стихи о любви, и наверняка рыдавшей тайком от всех.

Какой ты была в детстве? Какой тебя видели, и какой ты себя чувствовала?

Обо мне говорили, что я веселый ребенок. Но если вспомнить, то не было во мне столько веселья, как это казалось. Я часто уходила в задумчивость, в грусть, в непонятные поиски. Наверное, правильно будет сказать, что я была очень романтичной девочкой, вечно ищущей какие-то ответы. Музыкой я начала заниматься с семи лет. Фортепьяно – мой выбор, скрипка – нет, и, возможно, игра на этом инструменте тормозила общий процесс моего проникновения в музыку. Петь пела, но как? Как ребенок, у которого разглядели талант, и расслышали голос. Осознанно – гораздо позже, с 19-ти. Я не могу сказать, что мне нравилась только музыка. Я любила писать рассказы, я вела свой дневник, в который потихоньку начала записывать свои стихи. Потом я стала свои стихи петь, аккомпанируя себе на фортепьяно. Но это все было… очень личное. В первый раз я осмелилась вынести свои авторские песни на суд слушателя, наверное, только со вторым своим альбомом, «O sete nebuna».

Ты не похожа на застенчивого человека, который испытывает неловкость в порыве своей откровенности.

Может, это не стеснительность, а неуверенность в себе? И я не могу сказать, что она пропала – она всегда идет, рука об руку, со всем, что в моей жизни появляется. В ней есть своя сила: уверена, что именно она мне помогала, и помогает, достигать того, чего я достигла, становиться лучше, добиваться большего. Но в то же время она мне мешала открывать людям те краски мыслей, те настоящие эмоции, которые глубоко во мне живут.

О чем были твои первые песни?

О любви, конечно! О неразделенной любви тоже. И, знаешь, что интересно? Сейчас я перечитываю их, и, будучи взрослым человеком, понимаю, что, если бы я писала сейчас некоторые вещи, то написала бы точно так же. То есть никак нельзя сказать, что это были совсем детские, наивные стихи. В них уже тогда была глубина.

Ты была хорошей ученицей?

Не совсем. Я росла конфликтным ребенком. Не знаю, почему, но мне всегда надо было что-то доказать, боролась за правду. Потребность такая. В то же время, понимаю, что меня окружали люди, которые меня понимали, любили и верили в меня.

В первую очередь, родители. Они всегда меня поддерживали, особенно папа. «Ты должна обязательно петь!» – это его фраза. И если я хотела участвовать в каком-либо конкурсе, сразу следовал вопрос от мамы: «Что для этого надо?»

Вот ты сказала, что петь осознанно начала в 19 лет. Что значит - осознанно?

Да, как раз я оканчивала музыкальное училище, и началась череда конкурсов. Самый первый - местный, Бельцкий вокальный конкурс, я получила Гран-при, и как-то сразу почувствовала, что я отличаюсь от всех остальных. Чем? Смелостью, неординарностью, самобытностью. Это была песня «Спичка», про рыжеволосую девочку, сгоревшую за одну ночь. Очень джазово-блюзовая вещь, которую в те времена никак нельзя было исполнить под фонограмму. А мне всегда хотелось выступать не под фонограмму, а с живым аккомпанементом. Гитаристом, или с пианистом, чтобы это было по-честному, и с надрывом. И преподавал у нас в училище, Арон Гнипель, серьезно увлекавшийся джазовой музыкой, - именно с ним я пела эту «Спичку». Мой первый выбор, и первый выход. Мне было невероятно хорошо, комфортно, я почувствовала, что могу вести голос куда захочу, импровизировать.

19 лет. Мне кажется, этот возраст скорее для чего-то более легкого. Не для джаза.

А я не знаю, что для чего рано, и что – поздно. Первая музыка, которая произвела на меня впечатление, - это Элла Фитцджеральд и Луи Армстронг. Папа слушал «Голос Америки», а вместе с ним слушала и я, – джаз, композиции для биг-бэндов. Эта гармония производила совершенно иное впечатление, нежели то, что я слышала изо дня в день. Я не могу сказать, что мне не нравилось общедоступное, но именно та музыка меня зацепила. Она давала ощущение тремора, какого-то восторга. Она притянула меня к себе.

Как ты думаешь, что еще влияло на формирование тебя, как будущего артиста?

Сейчас мама шутит, что, когда она ходила беременная мной, она как раз оканчивала музыкальное училище, и к выпускным экзаменам готовила молдавские народные произведения, а также джазовые произведения. Теперь она задается вопросам, не это ли повлияло на мои музыкальные вкусы? Я ведь потом начала петь этно-джаз, и именно в этом симбиозе народной музыки и джазовых гармоний мне очень комфортно, и это то, что мне всегда близко. А если наблюдать, как я пою джаз, то можно заметить, как ребята-музыканты улыбаются: «Ты всегда умудряешься сунуть эти народные «дирли-дирли» в джазовые импровизации». И вроде бы делают мне замечание, а потом говорят: «Знаешь, в этом есть свой особый смак!».

Расскажи о своих педагогах. Знаковых. Тех, которые повлияли.

Моя первая учительница по скрипке, Людмила Георгиштян, точно повлияла на раскрытие моей музыкальности! Она научила меня видеть музыку, наверное, даже не зная того, что я визуал. Она просила меня каждое произведение, которое я играю, рисовать. И мы заполняли стены класса рисунками, и эти рисунки были подписаны названиями музыкальных произведений. И это то, что навсегда осталось со мной.

А я действительно визуал. Музыку вижу в картинках. И когда я пою, я тоже вижу образы. Горы, солнце, дерево, человек. Особенно ярко это в импровизации проявляется – я пою не нотами, а картинками. Между прочим, мне очень нравится рисовать, хотя я никогда не ходила в художественную школу. И чем чаще я рисую, тем больше я вижу музыку в красках.

Моя учительница по французскому языку, наверное, была тем первым человеком, (кроме моих родителей, конечно), который в меня поверил: благодаря ей я всегда пела, пусть неосознанно, но пела, до своего совершеннолетия, и одни из первых песен моих были французский шансон, танго, вальсы того времени.

А вот с этнической музыкой я познакомилась, когда поступила в музыкальное училище, и оказалась среди ребят, игравших много народной музыки, в том числе, и лэутарской. В то время не было интернета, любая информация была чрезвычайно ценная, и уже культивированная, - до нас доходили только сливки, самое лучшее, и первые певицы, у которых я училась, это были Габи Лункэ и Панселуца Ферару, румынские певицы цыганского происхождения. Они, по сути, стали моей консерваторией лэутарского вокала.

Консерватория, эстрада и джаз. Я думаю, что мой педагог по вокалу Лариса Шульга произнесла вторую, очень важную для моего становления, фразу о том, что певец – это не столько голос, сколько “мозги и душа”.

Но самым серьезным опытом стал джазовый вокальный бэнд UniVox. Там я научилась работать в команде, слышать своих коллег, и, наверное, научилась уступать сцену, а не заполонять ее полностью собой. Я туда пришла вместе с моим первым мужем, Дорелом Бурлаку, и, кстати, если бы я кого-то и отметила еще среди своих учителей, то именно его. Мы учились в консерватории, он нагружал меня нотами, и говорил: надо выучить это, это и это, приду, проверю. А потом мы вместе слушали очень много джазовой музыки, учились импровизировать.

По-моему, кишиневский слушатель открыл тебя, когда ты вышла к нему с первым своим концертом в Органном зале. Не вспомню год. Но помню эти невероятные аранжировки – и непривычное, с сумасшедшинкой, исполнение песен из репертуара Джику Петреску, Марии Тэнасе. Так?

Дааа! Именно Илона (Илона Степан, руководитель UniVox – прим. редакции), подтолкнула меня к тому, чтобы осуществить проект «Се n-as da sa mor de seara», с композитором и аранжировщиком Игорем Якимчуком. Мне очень повезло, что музыкальная судьба свела меня с Игорем. Это случилось на обычном клубном концерте, где я просто пробовала петь молдавскую народную песню под аккомпанемент барабана. Игорь подошел и сказал: «Ты знаешь, я так давно вынашиваю идею написать этно-джазовый проект, и никак не могу найти певицу, а сейчас понимаю – нашел!».

Я сейчас рассказываю тебе, и у меня мурашки по телу: за десять лет до этой встречи с Игорем, я, еще учась в консерватории, думала, что, когда я стану профессиональной певицей, когда выйду на сцену, я хочу быть самой собой, и, вместе с тем, хочу быть аутентичной. Что я могу для этого сделать? Я понимала, что я должна выбрать то, что мне очень нравится, и вот, наконец, эти пазлы – джаз и этно – сошлись.

Это 12 композиций, часть из них - народные, некоторые - это городской романс, танго, вальс, но все они переделаны в джазовом стиле, или блюзовом, или в более фанковой форме, но это сделано безупречно структурировано, с точки зрения композиции и аранжировки, филигранно и утонченно.

Да, это был первый большой сольный концерт, с аншлагом, в Органном зале. В тот же вечер были проданы все диски. Я помню, как я переживала до того, что делать, с этим диском на руках? Никакого опыта в менеджменте, в маркетинге, но так случилось, что на нас начали выходить без каких-либо наших усилий, пошли приглашения на концерты, очень интересные и красивые, один из таких проектов – вместе с кубинской культовой группой Buena Vista Social Club, у нас с ними прошло турне по всей Румынии.

Вообще, если задуматься, все твои альбомы – они очень разные.

Да. Вот, к примеру, второй, «O sete nebună». Я думаю, Евровидение подвигло меня на запись этого альбома. На тот момент у меня была песня Century of Love, я вернулась с конкурса, - и во мне смешались очень много абсолютно разных эмоций и состояний, от эйфории до какой-то латентной депрессии. Это был один из самых ярких, но нелегких моментов в моей жизни, и многое из того, что переживала я тогда, вылилось в этот диск. Там есть мои песни, есть песни Вики Демич, на английском, на французском языках, и все они появились там, потому что резонировали с моим состоянием. Несмотря ни на что, этот диск получился очень теплым, и о любви. Тогда я переживала очень красивый романтичный период в моей жизни, и он очень хорошо компенсировал все, что происходило в профессиональном плане. Про сто лет любви, про красивый дождь, про шаги в этом дожде, про желание проникнуть в душу любимого человека, и познакомить его с моей душой.

Знаешь, чтоинтересно: ты кажешься тем артистом, который выбирает материал, не ориентируясь на вкус слушателя. Ты не думаешь, понравится он кому-то еще или нет, самое важное – чтобы он нравился тебе. В тебя вошло – ты пережила – захотелось вернуть.

Думаю, ты права, и это и мешает, и помогает. Среди материала, который я делаю, есть очень много некоммерческого. Я его иногда прослушиваю, и очень счастлива, что когда-то его записала, несмотря на то, что он не приносит мне денег. Потому что понимаю, что обязана была это сделать. Речь идет, конечно, не о целых альбомах, а об отдельных песнях. Например, песня «Tu esti mare mea iubirea» - абсолютно не попсовая, и никогда не принесет мне миллионные просмотры. Но я точно должна была ее спеть, и именно в тот период. И мне очень приятно, что есть пары, которые звонят, и говорят: «Мы понимаем, что это странно, но мы хотим эту песню на наш первый свадебный танец». Потому что любовь – она как раз про это. Про тишину, нежность, молчание, понимание, грусть, радость.

Или вот еще. Скажем, совместный проект с Алексом Каланча – он мне понятен. Эта музыка – тоже про тебя, просто жестче, потому что ты в компании таких классных, сильных мужчин. Обьясним альбом «La poarta pămîntului» - это то, чему ты научилась у Габи Лункэ и Панселуцы Ферару. А вот Рождественский концерт, такой нежно-зефирный по настроению, - он поначалу казался, словно с другой планеты сошедший…

Но это тоже я. А началось с того, что в 2010 году мы с моей дочкой, Эльвирой, записали народную колядку. Как сингл. И после него возникло ощущение какой-то незавершенности. Так появилось наше трио - Аурел Киртоакэ, Виорика Нагачевски и я. Аурел написал все мелодии, Виорика - слова. Что для меня этот диск? Это праздник, причем, я могу его слушать и в апреле, и в июле. Он - о тепле, о доме, о счастье, о мечтах, которые сбываются. Для гостей, для детей, для родителей, для меня.

Ты работала с Аурелом Киртоакэ, с Игорем Якимчуком, с Алексом Каланчей. Наверняка, с кем-то еще, кто тоже из категории ярких, выраженных личностей. Но и ты - и яркая, и авторитарная личность.

…Еще и Санду Горгос – мне очень нравится с ним работать, он хорошо знает партитуры инструментов, и может включить в аранжировку как классический оркестр, так и электронные инструменты, а еще он хорошо знает специфику современных электронных звуков.

Так вот, про сочетание. Про эти сложные дуэты.

Авторитарная, говоришь? Думаешь? Я ведь всегда стараюсь убежать от этого...

Против натуры не пойдешь. Ты можешь микшировать накал. Но убить в себе природные качества?!

Повторю эту фразу: когда я вижу, что кто-то может и знает, как это сделать лучше меня, и это получается классно и вкусно, я обязательно прислушиваюсь и доверяю. И мне кажется, что они меня тоже уважают и доверяют - и это взаимность крайне важна.

В контексте темы. У меня есть два сингла, очень важных для меня, – «Summer swing» и «Aroma de vacanta», записанных с Марком Осельским. Марк – невероятный, замечательный музыкант, композитор, аранжировщик и пианист. И, ты знаешь, мне льстит, что музыканты такого уровня прислушиваются к тому, что я чувствую интуитивно. И мы понимаем, все вместе, что то, что мы творим, - это красиво! Я думаю, что мне просто очень везет с людьми. Даже если я это не сразу понимаю.

Ты тяжело работаешь над материалом? Становишься противной, людям кровь пьешь?

Да, иногда я противная, причем, тяжелее всего мне с самой собой. У меня есть моменты прокрастинации, я могу очень долго тянуть… А когда начинаю пересматривать недавнее прошлое, понимаю, что это был период созревания, и он тоже для чего-то дается. Есть моменты вдохновения. Я до сих пор не умею им управлять, но когда я чувствую эту волну, то пытаюсь на нее запрыгнуть, оседлать. И очень боюсь ее сглазить, поэтому не люблю много о ней говорить. Да, у меня случаются периоды жизни, когда эта волна захватывает. Особое такое время. Вот сейчас такой же момент.

Расскажи. Ты ведь о новом своем проекте, не так ли?

Да, созрел русский проект, с песнями на русском языке. И абсолютно разноплановые композиции. Например, «Кровь не вода», или «Охота на волка» - такие, сказала бы, жесткие вещи. Или нежнейшее «В платье цвета пепла» - о любви. Или «Мам, не улетай!», которая вряд ли появится где-либо, скажем, на радио я точно ее не отдам, она может быть только на диске, у моих друзей, или у тех, кто специально будет искать эту песню, чтобы послушать. Настолько она интимная, родная мне.

О тебе и твоих детях?

Да. Она очень личная для меня… Видишь, я плачу, когда рассказываю предысторию. Мы странно записывали эту песню. По кускам. Я ни разу не смогла ее спеть от начала до конца. Каждый раз, когда я предпринимала эту попытку, я останавливалась на какой-то фразе, подкатывал комок к горлу, я начинала рыдать, и приходилось начинать заново. Она - обо мне и моих детях, которые далеко от меня, и с которыми я очень часто общаюсь, но, тем не менее, по телефону, об этой моей тревожности материнской, и этой невозможности обнять здесь, и сейчас, поделиться своей любовью. Вот о чем я пою.

Да, Джета, я, признаться, очень удивилась песням на русском языке, вошедшим в твой репертуар. . Кто их пишет?

Их пишет Анастасия Басс. Ты знаешь, иногда пространство сталкивает людей тогда, когда это им необходимо. Это и была та волна, о которой я говорила раньше.

Каково тебе петь на русском ? Наши артисты, даже русскоязычные, не единожды признавались, что этот язык сложнее, чем, скажем, молдавский, да и вообще как и все романские, которые мелодичнее звучат.

Мне удобно. Единственное, конечно, я переживаю за правильность спряжений, за правильный акцент. Но я не понимаю, чему ты так удивляешься. Везде, где мне приходится заполнять графу «родной язык», я указываю два языка. И училась я говорить на русском и молдавском одновременно, точнее даже будет сказать, пока мы жили в Магадане, я говорила только на русском. О том, насколько жесткий и сложный, как ты говоришь, русский язык для пения, - я об этом вообще не задумывалась. Опять же, наверное, потому что я не аудитив, а визуал, и когда я пою фразу «в платье цвета пепла» - я не задумываюсь, как это звучит, я вижу это платье. Я пою не столько вокально, сколько красками и эмоциональной наполненностью. Или же проживаю ситуацию. А аудитивность – не я, а инструменты, которые меня поддерживают. Она от моих коллег, подпитывающих меня на сцене. Я же чувствую эту энергию. Какого она размера, температуры, цвета. Так, наверное, можно описать то, что происходит на сцене. Они рождают гармонию, а я – ретранслятор. Поэтому мне все равно, на каком языке петь.

Ты могла бы играть в театре.

У меня был такой опыт, в театре «Эжен Ионеско». Это не полноценная роль в привычном ее понимании: мне не нужно было страдать, плакать, смеяться, мне нужно было петь. Но, если бы у меня была такая возможность, и был бы хороший режиссер, который понимал бы, что у меня нет актерской школы, но есть какие-то врожденные способности и желания, я бы с большим удовольствием играла бы в театре. Не знаю, смогла бы я сыграть и в кино, но родиться и умереть, и опять возродиться на сцене драматического театра, - да, мне это было бы интересно.

Пока же я это делаю в своих песнях.

Лидия Чебан