Конспирологическая история Европы. Гностицизм и раннее христианство

Продолжаем цикл статей о конспирологической истории Европы, прежде всего - об Ордене тамплиеров, оказавшем большое влияние на сакральные традиции Европы.

Гностик? Еретик? Критик Библии?

Начнем мы с того, что поразмышляем об истоках той ереси, в которой обвинялись тамплиеры. Известно историческое противостояние Вавилона и Иерусалима. Считалось, что тамплиеры из иерусалимской традиции перешли в традицию вавилонскую. В далекой Палестине и Сирии они столкнулись с тайнами вавилонской традиции, - традиции ваалической, титанической, традиции царя и строителя Вавилонской башни Нимрода. Другим важным истоком для изменения своих воззрений у тамплиеров были гностические учения, которые так же передавали значительную информацию, которую сохранила вавилонская традиция. Гностики были очень разнородны, но привержены одному обстоятельству: противостоянию Демиургу (Творцу), которого они увязывали с Иеговой.

Гностики считают творца этого мира Демиургом. «Обыкновенно демиурга идентифицируют с Богом Ветхого Завета», - так говорится в «Словаре религий» Чикагского университета, написанного Мирчей Элиаде и его учеником Ионом Петре Кулиано. Давление этого бога для гностика составляло главный мистический ужас. Гностик понимал себя существом иного мира, и поэтому смерть зачастую была для него благом. Он верил в существование иной вселенной и там видел корни своего бытия, свою каузальность. Но гностик признавал Христа и считал его посланцем иного высшего мира.

Часто гностики, описывая эту концепцию, говорили, что при проявлении у Христа вообще не было тела, а была иллюзия его присутствия, и вследствие этого он не был на кресте, или его тело было иной природы, проявленная, но не по-нашему, материальная субстанция. Среди христианских гностиков, отстаивавших подобные взгляды, был Маркион Синопский. Его взгляды и взгляды близких к нему мистиков во многом повлияли как на богомилов, так и на катаров и, безусловно, на тамплиеров.

Греческий богослов и философ Иоанн Дамаскин, защищая христианское учение от позиций Маркиона, писал в своей работе «О ста ересях»: «Маркион (…) превознесся против веры и стал учить о трех началах: добром, справедливом и злом, и о том, что Новый Завет чужд Ветхого и Говорившего в нем. Он и его маркиониты отвергают воскресение плоти, допускают не одно только крещение, но и два, и три после падений. За умерших, оглашаемых у них, крещаются другие. У них и женщинам беспрепятственно разрешается преподавать крещение».

Маркион действительно пришел к выводу, что Ветхий Завет радикально противостоит Новому. Но он никогда не считал, что своими учениями он противопоставляет себя христианству. Маркион полагал, что отражает истинное положение вещей, а ортодоксы их искажают. Он и предшествовавший ему гностик Кердон как бы формировали своим учением иную христианскую церковь, и долгие десятилетия имели огромное количество сподвижников, людей фанатичной веры, желавших пострадать за Христа не менее своих ортодоксальных собратьев. Есть информация, что Маркион сумел в противовес новой христианской общине воссоздать старую, которая насчитывала более 500 тыс. человек и просуществовала до пятого века нашей эры. Это произошло после его встречи с 99 летним апостолом Иоанном, который якобы раскрыл ему многие истинные мысли Христа и поведал, что помимо нового христианства были старые общины, созданные самим Сыном Божьим.

Маркиониты соблюдали и крещение и евхаристию, хотя причащались они только водой, а мясо и вино отвергали. Это объединяет их с катарами, средневековыми гностиками Прованса.

Христианский либеральный теолог Адольф фон Гарнак, в своих трудах отслеживавший эволюцию раннего христианства, считал, что в первые века существования Христовой веры было там два направления. Первое выросло из эллинского гностицизма, второе было иудео-христианством. С этим можно согласиться. Ведь их воззрения весьма отличны друг от друга, главное, они имеют разные корни и пути развития. Эти две традиции затем и сформировали то, что мы знаем под римской церковью и еретиков, часто именуемых учениями гностиков и дуалистов.

Фердинанд Бауер, основатель тюбингенской школы, считал, что в христианстве было изначально две идейные традиции. Первая – паулизм, идущая от Павла, вторая – петринизм, идущая от Петра. Во втором веке произошло примирение этих двух традиций. Их консенсус был отражен в создании Нового Завета. Возможно, что гностики, не разделившие эту позицию, и были продолжателями Кердона и Маркиона. Их общины еще существовали века два поздней, но позже были обращены или уничтожены. Баур, как гегельянец, считал, что эволюция такова: был тезис - учение Петра, антитезис - учение Павла, и затем синтез – католическое учение церкви Рима.

Есть другое мнение, - его разделял, в частности, Мирча Элиаде: «Маркион был первым из великих ересиархов, вынудивших христианскую церковь определить свое отношение к Писанию, свою хронологию и т.д. Маркион – не гностик, а просто рационалистический критик библии.

По мнению Маркиона и его последователей: «Бог Ветхого завета не обладает свойствами всемогущества, всеведения и всеблагости, которые Ему приписывают. Как следствие он выводит радикальный дуализм между неведомым благим Богом, живущим в своем (нематериальном?) мире на третьем небе, и демиургом. Демиург ниже Бога и не благ, но справедлив. Это и есть Бог Ветхого завета – творец мира (первоначально созданного дьяволом из испорченной материи) и человека. Два мира никак не сообщались между собой, пока благой Бог не соблаговолил дать миру свой дар – Христа. Хотя тело Христа Маркион считает лишь обманчивым призраком (разновидность докетизма, называемая «фантасиазмом»), Его страдания и смерть в некотором смысле реальны. Им соответствует добровольное, освобождающее мученичество адепта маркионизма». (Словарь религий М. Элиаде, И.Кулиано).

Два Бога, два образа мысли

Главное, что всегда стремился подчеркнуть в своем учении Маркион, – это радикальное сакральное отличие Ветхого и Нового завета, а действия Бога Ветхого завета отличаются от действий бога Нового завета. Далее, учил Маркион, Бог Ветхого завета несведущ, часто укоряет себя в неведении дальнейшего развития истории и событий. С точки зрения нравственности, он излишне жесток к людям. Бог Нового завета, напротив, добр, мягок, сострадателен и умен.

«Если религия ветхозаветная была достоянием одного народа, то религия Нового открывает двери для всех. Если в Ветхом завете золотое правило – око за око, зуб за зуб, то Христос поставил на его место заповедь, диаметрально противоположную – о непротивлении злу. Настаивать на magna differentia между христианством и иудейством Маркион мог отчасти по своему личному настроению, отчасти потому, что почти все гностическия системы в большей или меньшей степени заражены антиюдаизмом.» (Брокгауз и Ефрон, т. М, с. 743).

Многие считали, что именно антииудаизм этого ересиварха привел к возникновению радикального дуализма. Два бога, два завета и в конечном итоге – два Христа. Это вообще самое оригинальное. Откуда это? Дело в том, что Маркион признавал совершенную достоверность всех идей Ветхого Завета. Значит, если было предсказано пророками иудеев, что будет мессия, то он действительно должен быть, только время еще не пришло. Надо ждать, в итоге, в конце истории, он будет явлен миру, как предречено Демиургом. Ведь у него свой план и свои герои, и к ним нельзя относиться скептически, они предречены, и они будут. Будет и иудейский Христос, но сейчас пришел другой для всего человечества. Однако Маркион считает, что эти планы Демиурга не учитывают одно обстоятельство. Демиург не знает Благого Бога и не ведает о его плане. Он ничего не знал о явлении Иисуса Христа, не предвидел это событие великой важности. Сам сын Божий, сын Бога Добра, был недостижим для сил зла и не мог страдать, но деяния его не были иллюзорными, они реально отрывали людей от воинства Демиурга.

Христос был повержен Демиургом, но он, Сын Божий, сошел в ад, и там спас души добрых людей и вознес их к Богу. Это вызвало гнев сил Демиурга, которые вызвали в ответ солнечное затмение и землетрясение. Далее Мессия Демиурга создаст в конце истории свое тысячелетнее царство, но добрые души будут освобождены от его подданства Христом и будут вознесены к Царству Благого Бога. Души, избавленные от тел, войдут в благой мир.

Мирча Элиаде считал, что учение Маркиона рассматривало спасение, данное Богом человеку как незаслуженный дар. Человек ничем не лучше мира. Если гностик мыслит мир как зло, то маркионизм был пессимистичен вдвойне, ибо видел зло не только в мире, но и в человеке. Классический же гностицизм в целом смотрит на роль человека более позитивно, чем маркионизм, и считает его захваченную миром Демиурга душу достойной спасения и вознесения к высшим мирам, к обители Высшего Бога.

Синтез лжи и правды

Гностицизм как философия греческого мира, отправленная в долгое плавание с иудейской командой, в целом во многом была близка идеалам языческих мистиков Средиземноморья. Античность предвкушала приход Сатурнова царства. Все ордена и мистерии Средиземноморья ожидали прихода царя мира. Но древние эллины и римляне знали, что сын Девы, сын, что воссоздаст Золотой век прошлого, будет Аполлоном, т.е. Беленом, Баалом. Средиземноморье ждало прихода этого бога. Оно его встретило в лучах цезаревого жизненного пути, а короновало в лице Августа. Язычники верили в приход сына Девы, но у них был иной подход к его приходу, нежели у иудеев. И каково было удивление, когда бог пришел, но пришел не в Рим, а к израильтянам. Все это вызвало многие споры, поломало устои, создало мутацию, где возникла новая сила, где язычество, впитавшее в себя апостольские откровения, вступило в борьбу с иудейским бунтом и жаждой Мессии.

Вера древних в Спасителя была поистине всеобъемлющей, но понимание его роли и истоков разнилось. Это различие и есть противостояние гностика, воспитанного на Платоне и Павле, с иудеохристианином, стоявшим на основах авраамической доктрины. Между ним шел спор, а не между христианином и иудеем. Там было все ясно, все противопоставлено, здесь - нет. В итоге Маркион прав: христианская церковь стала языческой адаптацией иудейского учения, иудаизмом вовне, и так на долгие годы, когда и эта форма к концу второго тысячелетия перестала быть необходимой, и на авансцену вышел прародитель христианства, столкнув к обочине истории свое более ненужное дитя.

Однако у этого дитяти были все же свое достоинство, величие, своя святость. У святости был субъект света, солнечное начало, исток блага. Все заключалось в имени Христа, что и влекло к ортодоксии и католицизму многих честных и верующих людей, и сегодня негоже считать, что только адаптация иудейского учения к миру язычников наполняла жизнью Ватикан и Царьград, Москву и Варшаву. Там была вера и подвиг веры миллионов. Однако отдадим должное и христианским дуалистам, ведь они отстаивали древнейшее учение, правда, забыв о сути откровения Заратуштры, они оценили его чисто гностически, объявив Бога мира сего Демиургом. Это, конечно, противоречило доктрине древних магов, что мир благ и Бог его изначально благ.

Мир встретил синтез лжи и правды. Этот синтез правил сознаниями масс долгие века. Им питались гностическая оппозиция, теологический антииудаизм и церковь Дамы. Другую мутацию создал союз креационистов, иудеохристиан и верных сынов Христа. Две традиции бились веками, обе же имели глубокие доктринальные изъяны.

Вера или знание?

Однако вернемся к гностикам. После Маркиона его взгляды были продолжены в учениях Татиана и Апеллеса. Ученики эти продолжили борьбу с ортодоксией в лице учения Петра. Один в Египте, другой на Ближнем Востоке. Татиан считал, что фраза Бога «Да будет свет» есть просьба Демиурга Верховному Богу. Апеллес, продолжая идеи Маркиона, имел и свои суждения.

По мнению исследователей, «маркионизм вполне не исчезал никогда. В VI и VII вв. он входит в связь с манихейством, и этот сплав образует основу для ереси павликиан, которая потрясла церковь в VIII и IX вв. Павликианство, в свою очередь, выродилось в богомильство, которое перешло и в нашу историю». (Брокгауз и Ефрон, т.М, с.744).

С точки зрения Мирчи Элиаде, самым значительным гностиком был Валентин. Элиаде определял его как одного из величайших богословов и мистиков своего времени. Получив образование в центре тогдашней научной жизни в Александрии, он стал епископом, но затем порвал с церковью и покинул этот великий город. Валентин попытался в своих работах создать целостную картину, в которой бы было объяснено существование добра и зла. Он поставил целью это определить не в рамках дуалистической доктрины, а как драму отдельного бога. Ученый считал, что высший сакральный принцип непостижим. Он Отец и Абсолют нашего мира.

Согласно воззрениям одного из наиболее выдающихся раннехристианских писателей, теологов и апологетов Тертуллиана, гностики много знали и стремились к знанию, но суть христианина, считал последний, не в знании, а в вере. Это одно из важнейших противоречий ортодоксального христианства и гностического христианства. Верю не потому, что знаю, ибо что я могу знать, коль я человек? А верю, ибо абсурдно, как считал все тот же Тертуллиан.Таким образом, одни считали, что имеют веру, другие оправдывали себя знанием, знанием, идущим от Христа, проявленного Логоса. Только знание давало гностику освобождения.

В деяниях Фомы до нас дошел один важный гностический текст. В древнем мифе «Гимн о Жемчужине», скрыто несущем знания гностиков, говорилось, что принц отправился искать Жемчужину в далекий Египет, приезжает с Востока. Его жизнь – это поиски «прекрасной жемчужины, которая укрыта посреди моря, море обвито змеем, змей издает громкий шип». В Египте его берут в плен и превращают в раба. Принц забывает цель пути, свои поиски, Жемчужину. Идет время, и о нем узнают его царственные родители. Они решаются спасти сына, и как? Письмом. Ведь для гностика именно письмо, т.е. знание, важнее всего. Оно прилетает в виде птицы святого духа и будит принца. Оно говорит ему: «Пробудись, ибо ты царский сын и у тебя есть миссия». Принц пробуждается. Он заклинает змея именем своего отца (Бога). Найдя Жемчужину, он уносит ее в отцовский дом. Именно здесь видно, что такое для гностика знание, оно освобождает от иллюзии этого мира, от оков врага, от пут мира сего, как проявленного действия змея, врага рода человеческого. Принц–спаситель освобождает мир, уносит частички света наверх, к отцу, и все это вследствие знания. Именно в этом радикальное отличие христиан от гностиков. Две веры, две традиции. В одной главное – знание, в другой – вера. Так совершенно особенно, радикально противопоставив себя друг другу, оценили, поняли учение Христа, его весть эти две системообразующие для нашего мира традиции.

Таким образом, противостояние ортодоксии и гностиков пронизывает всю историю религий нашей эры. Начиная со времен патристики (т.е. совокупности богословских идей и доктрин) и первых христианских общин. Продолжая во времена признания христианства Константином и римскими императорами. Борьба в это время приобрела нешуточный характер, но победила та церковь, что стояла в Риме, правда, она приняла некоторые условия. Христианство стало не продолжением иудаизма, а самостоятельным течением в мировой религиозной мысли, но оно в своей эзотерической форме, несмотря на влияние идей Павла, было продолжением многих учений иудейских пророков. С которыми оно расходилось лишь в некоторых моментах, а главное – в осознании миссии Христа, та часть иудеев, что приняла Христа, стала христианами, та, что нет – осталась в рамках ортодоксального учения.

Но была всегда и третья церковь. Сквозь учения Маркиона и Валентина, павликиан и гностиков, обогатившись персидским гностицизмом Мани, эта церковь сформировало то, что позже перевернет Европу, что столкнет последователей Мани и Маркиона, богомилов и катар с Римом и Константинополем. Две церкви, два учения. Кто прав?

***

Сегодня очень часто ставится вопрос о дальнейшей судьбе Ордена Тамплиеров. После своего разгрома Орден Храма, как мы уже знаем, ушел в сокрытие. Многие члены Ордена вступили в другие инициатические организации или создали новые. Многие ушли в другие страны – такие, как Шотландия, Венецианская республика, Эпирский деспотат, Молдова или Португалия. Упав на разную почву, семена их воззрений дали разные всходы, отразившись в учениях и традициях разных народов.

Вячеслав Матвеев